Литературно-исторические заметки юного техника. А и куприн поединок история создания повести Куприн поединок история создания кратко

Повесть “Поединок” увидела свет в 1905 году. Это история о конфликте гуманистического мировоззрения и насилия, процветавшего в армии того времени. Повесть отражает виденье армейских порядков самим Куприным. Многие герои произведения – персонажи из реальной жизни писателя, с которыми он столкнулся во время службы.

Юрий Ромашов, молодой подпоручик, тяжело переживающий всеобщее моральное разложение, царящие в армейских кругах. Он часто бывает в гостях у Владимира Николаева, в чью супругу Александру (Шурочку) он тайно влюблен. Ромашов также поддерживает порочную связь с Раисой Петерсон, женой своего сослуживца. Этот роман перестал доставлять ему какую-либо радость, и однажды он решился разорвать отношения. Раиса вознамерилась отомстить. Вскоре после их разрыва, кто-то стал засыпать Николаева анонимками с намеками на особую связь между его супругой и Ромашовым. Из-за этих записок Шурочка просит Юрия больше не посещать их дом.

Однако и других бед у молодого подпоручика хватало. Он не позволял унтерам устраивать драки, постоянно пререкался с офицерами, поддерживающими моральное и физическое насилие над подопечными, чем вызывал недовольство командования. Материальное положение Ромашова также оставляло желать лучшего. Он одинок, служба для него теряет смысл, на душе горько и тоскливо.

Во время церемониального марша подпоручику пришлось пережить самый страшный позор в его жизни. Юрий попросту замечтался и допустил фатальную ошибку, нарушив строй.

После этого случая Ромашов, терзая себя воспоминаниями о насмешках и всеобщем порицании, не заметил, как оказался недалеко от железной дороги. Там он встретил солдата Хлебникова, который хотел покончить с собой. Хлебников сквозь слезы рассказывал о том, как над ним издеваются в роте, о побоях и насмешках, которым нет конца. Тогда Ромашов стал еще ярче осознавать, что каждая безликая серая рота, состоит из отдельных судеб, и каждая судьба имеет значение. Его горе меркло на фоне горя Хлебникова и ему подобных.

Немногим позже в одной из рот повесился солдат. Это происшествие повлекло за собой волну пьянства. Во время попойки между Ромашовым и Николаевым разгорелся конфликт, который повлек за собой дуэль.

Перед дуэлью в дом Ромашова пожаловала Шурочка. Она стала взывать к нежным чувствам подпоручика, говорить, что стреляться они должны обязательно, ведь отказ от дуэли может быть неверно истолкован, однако никто из дуэлянтов не должен быть ранен. Шурочка заверила Ромашова, что ее супруг согласен на эти условия и их договоренность останется в тайне. Юрий согласился.

В итоге, несмотря на заверения Шурочки, Николаев смертельно ранил подпоручика.

Главные герои повести

Юрий Ромашов

Центральный персонаж произведения. Добрый, застенчивый и романтичный молодой человек, которому не по душе суровые армейские нравы. Он мечтал о литературной карьере, часто гулял, погружаясь в размышления, мечты о другой жизни.

Александра Николаева (Шурочка)

Объект воздыхания Ромашова. На первый взгляд, это талантливая, обаятельная, энергичная и умная женщина, ей чужды сплетни и интриги, в которых участвуют местные дамы. Однако на поверку оказывается, что она гораздо коварней всех их. Шурочка мечтала о роскошной столичной жизни, все остальное для нее не имело значения.

Владимир Николаев

Неудачливый муж Шурочки. Он не блещет интеллектом, проваливает вступительные экзамены в академию. Даже его жена, помогая ему готовиться к поступлению, усвоила почти всю программу, а Владимиру это никак не удавалось.

Шульгович

Требовательный и суровый полковник, часто недовольный поведением Ромашова.

Назанский

Офицер-философ, который любит рассуждать об устройстве армии, о добре и зле в целом, склонен к алкоголизму.

Раиса Петерсон

Любовница Ромашова, жена капитана Петерсона. Это сплетница и интриганка, не обремененная никакими принципами. Она занята игрой в светскость, говорит о роскоши, но внутри нее – духовная и моральная нищета.

В “Поединке” А. Куприн демонстрирует читателю всю ущербность армии. Главный герой, поручик Ромашов, все больше и больше разочаровывается в службе, находя ее бессмысленной. Он видит жестокость, с которой офицеры относятся к своим подчиненным, становится свидетелем рукоприкладства, никак не пресекаемого руководством.

Большая часть офицеров смирилась с существующим порядком. Одни находят в нем возможность выместить на других собственные обиды посредством морального и физического насилия, проявить жестокость, свойственную характеру. Другие просто принимают реальность и, не желая бороться, ищут отдушину. Часто этой отдушиной становится пьянство. Даже Назанский, умный и талантливый человек, топит в бутылке мысли о безысходности и несправедливости системы.

Разговор с солдатом Хлебниковым, который постоянно терпит издевательства, утверждает Ромашова во мнении о том, что вся эта система прогнила насквозь и не имеет права на существование. В своих размышлениях подпоручик приходит к выводу, что есть лишь три занятия, достойные честного человека: наука, искусство и вольный физический труд. Армия же представляет собой целое сословие, которое в мирное время пользуются благами, заработанными другими людьми, а в военное – идет убивать таких же вояк, как они сами. Это лишено смысла. Ромашов задумывается над тем, что было бы, если б все люди в один голос сказали “нет” войне, и необходимость в армии отпала сама собой.

Дуэль Ромашова и Николаева – это противостояние честности и коварства. Ромашова убило предательство. Как в то время, так и сейчас, жизнь нашего общества – это поединок между цинизмом и состраданием, верностью принципам и аморальностью, человечностью и жестокостью.

Так же вы можете прочитать , одного из самых видных и популярных писателей России первой половины ХХ века.

Наверняка вас заинтересует краткое содержание самой удачной по мнению Александра Куприна его , проникнутой сказочной, или даже мистической атмосферой.

Главная идея повести

Проблемы, затронутые Куприным в “Поединке”, выходят далеко за рамки армии. Автор указывает на недостатки общества в целом: социальное неравенство, пропасть между интеллигенцией и простым народом, духовное падение, проблему взаимоотношений между обществом и отдельной личностью.

Повесть “Поединок” получила положительный отзыв от Максима Горького. Он утверждал, что это произведение должно глубоко затронуть “каждого честного и думающего офицера”.

К. Паустовского глубоко тронула встреча Ромашова и солдата Хлебникова. Паустовский причислил эту сцену к лучшим в русской литературе.

Однако “Поединок” получил не только положительную оценку. Генерал-лейтенант П. Гейсман обвинял писателя в клевете и попытке подрыва государственного строя.

• Первое издание повести Куприн посвятил М. Горькому. По словам самого автора, всеми самыми смелыми мыслями, выраженными на страницах “Поединка”, он обязан влиянию Горького.
• Повесть “Поединок” была экранизирована пять раз, последний – в 2014 году. “Поединок” стал последней серией четырех-серийного фильма, состоявшего из экранизаций произведений Куприна.

История создания повести

«Поединок» подготовлен в творчестве Куприна целой группой рассказов, посвященных военной теме и написанных им на протяжении десятилетия - с 1894 по 1904 год. Это «Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Поход», «В казарме». Куприн в них обращается к изображению непривлекательности армейских (поход, дежурство, урок «Словесности» в казарме), делая как бы наброски к своей будущей повести. Эти рассказы были близки к очеркам, они давали возможность для правдивого изображения быта армии, но целостной картины не создавали. Для этого нужно было большое эпическое произведение.

Замысел «Поединка» вынашивался Куприным долго, более десяти лет. В 1893 году у Куприна возникла идея написать роман из жизни военных. В недатированном письме к Н.К. Михайловскому, относящемуся к концу 1893 года, писатель сообщает: «Я пишу большой роман «Скорбящие и озлобленные», но никак не могу тронуться дальше пятой главы» 30 . Заключить, что роман «Скорбящие и озлобленные» был посвящен теме полковой жизни, можно из того, что герой «Поединка», подпоручик Ромашов, которому, как известно, Куприн придал автобиографические черты, также пытался писать роман о военных: «Его тянуло написать повесть или большой роман, канвой к которому послужили бы ужас и скука военной жизни» (IV, 175).

«По-видимому, «Скорбящие и озлобленные» - это был первый вариант «Поединка», не удовлетворивший Куприна и потому брошенный», - заметит Ф.И. Кулешов.

К новому большому произведению из жизни военных Куприн обратиться лишь почти через десять лет, в 1902-1903 годах.

Однако пока Куприн обдумывал и собирал материал, произошло одно литературное событие, доставившее ему немало огорчений. Немецкий писатель Фриц-Освальд Бильзе в 1903 году выпустил роман «Aus einer kleinen Garnison». Книга эта, ставившая своей целью разоблачение грубого солдафонства, кастовой замкнутости и пошлого высокомерия и тупости германской военщины, имела огромный успех. Уже в 1903 году в «русском богатстве» (ноябрь) и в 1904 году в «Образовании» (январь) появляются статьи, посвященные «маленькому гарнизону». В том же году выходит несколько переводов этого произведения Бильзе.

Появление романа немецкого писателя и возникшая вокруг него шумиха произвели на Куприна тяжелое впечатление, он даже несколько раз бросал начатую им работу.

Но после некоторых колебаний и сомнений Куприн под влиянием М. Горького приходит к выводу, что ему необходимо как можно скорее осуществить свой замысел. Он уезжает в Балаклаву, где работает над начатым романом. Однако ход работы не удовлетворял писателя, и он, пожив некоторое время еще в Одессе (оттуда привез несколько написанных глав), возвратился в Петербург. М.К. Куприна - Иорданская, как известно, была одним из самых главных критиков творчества Куприна, пристально следившая за ходом работы над «Поединком». И когда, читая привезенные из Крыма написанные главы, писатель добрался до пятой, жена вдруг заявила, что монолог героя -это в точности Чехов, его «Три сестры». Это привело Куприна в негодование, и, стиснув зубы, он стал рвать рукопись на куски. Только через три месяца, извиняясь, писатель скажет, что в той уничтоженной рукописи «было кое-что недурно» 32 . И тогда Мария Карловна молча пройдет и протянет склеенные ею ночами страницы. Но к работе над «Поединком» Куприн вернется только через долгих полтора года.

По словам М.К. Куприной - Иорданской, работа над повестью особенно усилено протекала зимой 1905 года.

Работа над «Поединком» шла у Куприна, как мы видим, не особенно успешно, и в том, что произведение было завершено, большая заслуга М. Горького, вовремя оказавшего писателю дружескую нравственную поддержку. Об этом свидетельствуют собственные заявления Куприна: «A.M. горький был трогательным товарищем по литературе, умел вовремя поддержать, подбодрить. Помню, я много раз бросал «Поединок», мне казалось, - недостаточно ярко сделано, но Горький, прочитав написанные главы, пришел в восторг и даже прослезился. Если бы он не вдохнул в меня уверенность к работе, я романа, пожалуй, своего так бы и не закончил». 33 В другом месте Куприн с еще большей определенностью характеризует роль Горького в создании романа: «Поединок» не появился бы в печати, если бы не влияние Алексея Максимовича. В период моего неверия в свои творческие силы он оказал мне большую помощь» 34 .

И в мае 1905 года, когда вся страна находилась под тяжелым впечатлением военных неудач и ширившегося революционного движения, - появился шестой том сборника «Знание» с «Поединком», который был воспринят как разоблачение одной темных сил, охранявших царское самодержавие. Реакционное руководство армии было повинно в том состоянии офицерства и солдатских масс, которое с необыкновенной для того времени смелостью изобразил Куприн. Именно эта смелость и правдивость «Поединка» привлекли внимание критики к повести.

Повесть «Поединок» А. Куприна считается лучшим его произведением, так как там затронута важная проблема армейского неблагополучия. Сам автор когда-то был кадетом, его изначально вдохновляла эта идея – пойти в армию, но в дальнейшем он с ужасом будет вспоминать эти годы. Поэтому тема армии, ее уродство очень хорошо изображена им в таких произведениях, как «На переломе» и «Поединок».

Герои – армейские офицеры, тут автор не поскупился и создал несколько портретов: полковник Шульгович, капитан Осадчий, офицер Назанский и другие. Все эти персонажи показаны далеко не в лучшем свете: армия превратила их в монстров, которые признают исключительно бесчеловечность и воспитание палками.

Главным героем является Юрий Ромашков, подпоручик, которого сам автор назвал буквально своим двойником. В нем мы видим совершенно иные черты, отличающие его от вышеупомянутых лиц: искренность, порядочность, желание сделать этот мир лучше, чем он есть. Также герой иногда мечтательный и очень интеллигентный.

Каждый день Ромашков убеждался в том, что солдаты бесправны, он видел жестокие обращения и безразличие со стороны офицеров. Он пытался протестовать, однако этот жест порой было трудно заметить. В его голове было множество замыслов, которые он мечтал осуществить ради справедливости. Но чем дальше, тем больше начинают открываться его глаза. Так, страдания Хлебникова и его порыв покончить с собственной жизнью, настолько изумляют героя, что он, наконец, понимает – его фантазии и планы по поводу справедливости слишком глупы и наивны.

Ромашков – человек со светлой душой, с желанием помочь другим. Однако любовь погубила героя: он поверил замужней Шурочке, ради которой пошел на дуэль. Ссора Ромашкова с ее мужем привела к поединку, который печально закончился. Это было предательство – девушка знала, что именно этим дуэли и завершится, но она обманом заставила поверить влюбленного в себя героя, что будет ничья. Более того, она намеренно использовала его чувства к себе, только чтобы помочь своему мужу.

Ромашков, который все это время искал справедливость, в итоге не смог сразиться с беспощадной действительностью, он проиграл ей. А автор не увидел другого выхода, кроме смерти героя – иначе его ждала бы другая гибель, нравственная.

Анализ повести Куприна Поединок

Поединок возможно одно из самых известных произведений Александра Ивановича Куприна.

В данном произведении нашли отображения мысли автора. Он описывает русскую армию начала 20 века, как устроен ее быт, чем собственно она живет. На примере армии Куприн показывает то социальное неблагополучие, в котором она находится. Он не только описывает и размышляет, но и ищет возможные выходы из положения.

Облик армии разнообразен: она состоит из разных людей, отличающихся друг от друга теми или иными чертами характера, внешности, отношения к жизни. В описанном гарнизоне все как и везде: постоянная муштра с утра, разгульство и пьянки по вечерам, - и так изо дня в день.

Главный персонаж подпоручик Юрий Алексеевич Ромашов, как принято считать, написан с самого автора, Александра Ивановича. Ромашов личность мечтательная, несколько наивная, но честная. Он искренне верит в то, что мир можно изменить. Как для человека молодого, он склонен к романтизации, ему хочется подвигов, показать самого себя. Но со временем он осознает, что это все пустое. Ему не удается найти единомышленников, собеседников среди других офицеров. Единственный с кем ему удается найти общий язык, это Назанский. Возможно, именно отсутствие человека с которым он может говорить как с самим собой и привело в итоге к трагичной развязке.

Судьба сводит Ромашова с женой офицера, Александрой Петровной Николаевой или иначе Шурочкой. Эта женщина прекрасна, умна, невероятно хороша собой, но при всем этом она прагматична и расчётлива. Она одновременно прекрасна и коварна. Ею движет одно желание: покинуть этот город, попасть в столицу, зажить «настоящей» жизнью, и она готова на многое ради этого. В свое время она была влюблена в другого, но тот не подходил для роли того, кто сможет выполнить ее амбициозные планы. И она предпочла брак с тем, кто мог бы помочь в исполнение ее мечты. Но годы идут, а мужу все не удаётся получить повышения с переводом в столицу. У него уже выпадало два шанса, и третий был крайним. Шурочка томится в душе и не удивительно, что она сходится с Ромашовым. Они как никто другой понимают друг друга. Но к сожалению Ромашов не может никак помочь Шурочке выбраться из этого захолустья.

Все со временем становится явным, и о романе узнает супруг Александры Петровны. У офицеров того времени были разрешены дуэли, как единственный способ защиты собственного достоинства.

Это первая и последняя дуэль в жизни Ромашова. Он доверится словам Шурочки, что муж будет стрелять мимо, и пусть он стреляет мимо: честь сохранена и жизнь тоже. Ромашову как человеку честному, даже в голову не приходит, что его могут обмануть. Так Ромашов был убит в результате предательства той, кого он любил.

На примере Ромашова мы можем видеть, как рушится романтический мир, при столкновение с реальностью. Так и Ромашов выйдя на поединок, проиграл суровой действительности.

Повесть для 11 класса

Что такое мечта? Что может быть общего между мечтой и реальностью, ведь мечта - это наша цель на будущее. А реальность - это то, что нас сейчас окружает. Общего между ними это то, что мечта со временем перерастёт в реальность.

Сочинение Что дети делают в библиотеке 4 класс

Детям нравится посещать библиотеку. Здесь они могут прочитать много разнообразных книг: исторических, научных, художественных произведений. Когда ученики приходят в неё, то их всегда встречает библиотекарь.

Повесть «Поединок» была написана и опубликована А.И. Куприным в 1905 году. Многие считали и по сей день считают это произведение лучшим из всего, что создал писатель за свою долгую творческую жизнь. «Поединок», действительно, дал А.И. Куприну настоящее имя в отечественной литературе, поставив его в один ряд с великими современниками: Горьким, Чеховым, Буниным. Между тем, повесть была далеко неоднозначно воспринята русским образованным обществом, а также и в военной среде 1910-х годов. После событий 1917 года и последовавшей за ними кровопролитной Гражданской войны радикально изменилось и отношение самого автора к содержанию своего уже хорошо известного читателям произведения.

История создания повести

Повесть А.И.Куприна «Поединок» во многом автобиографична. В её основу положены личные впечатления автора, выпускника Александровского училища, который четыре года молодым офицером проходил службу в захолустном городишке Проскурове Подольской губернии. Возможно, А.И.Куприн, по складу своего характера, особенностям личности и темперамента вообще не был создан для военной службы, тем более в мирное время. Но профессию военного будущий писатель себе не выбирал: так сложилась жизнь. Его мать, вдова, не имея средств, чтобы дать сыну достойное образование, отдала мальчика в военную гимназию, впоследствии преобразованную в кадетский корпус. Обида за несвободу собственного выбора сказалась на всей дальнейшей военной карьере Куприна, а также и в его литературном творчестве. Словно в кривом зеркале, она нашла своё отражение на страницах многих «военных» произведений писателя и в наибольшей степени – в повести «Поединок».

Несмотря на наличие целого ряда мемуарных и других свидетельств, история создания повести «Поединок» крайне противоречива. Некоторые её нюансы до сего дня вызывают вопросы у литературоведов, биографов, исследователей творчества А.И.Куприна.

Известные источники указывают на то, что замысел большого произведения (романа) о быте русского офицерства в глухой провинции родился у писателя ещё в начале 1890-х годов.

В 1893 году, в недатированном письме к Н.К.Михайловскому, Куприн упоминает о своей работе над большим романом:

«Я пишу большой роман "Скорбящие и озлобленные", но никак не могу тронуться дальше 5 главы».

Ни у биографов Куприна, ни в его последующей переписке, об этом романе нет более никаких упоминаний. Нет также и никаких сведений о том, что это произведение было посвящено армейской жизни. Тем не менее, большинство исследователей считает «Скорбящие и озлобленные» первым вариантом «Поединка», который не понравился автору, и он его бросил.

В 1890-е годы в печати появился ряд рассказов Куприна, посвящённых быту и нравам русского офицерства, но к новому большому произведению из жизни военных Куприн обратился лишь в 1902-1903 годах.

Пока Куприн обдумывал сюжет и собирал материалы, немецкий писатель Фриц фон Кюрбург, писавший под псевдонимом Фриц-Освальд Бильзе выпустил свой роман «Aus einer kleinen Garnison» («В маленьком гарнизоне»). Книга эта, ставившая своей целью разоблачение грубого солдафонства, кастовой замкнутости, пошлого высокомерия и тупости германской военщины, имела огромный успех. Против автора был возбуждён судебный процесс, вызвавший широкий общественный резонанс не только в кайзеровской Германии, но и в других странах Европы. Бильзе-Кюрбург, по приказу императора Вильгельма II, был исключён из военной службы. Уже в 1903-1904 годах в русских журналах «Русское богатство» и «Образование» появляются критические статьи, посвященные «Маленькому гарнизону». В 1904 году вышло в свет несколько переводов этого произведения Бильзе на русский и другие европейские языки.

«Мое несчастие, - говорил Куприн в одном из интервью 1910 года, - заключается в том, что, когда я что-нибудь задумаю и пока соберусь задуманное написать, - в этот промежуток кто-либо обязательно уже это напишет. Так было с «Ямой», - появилась «Ольга Ерузалем», так было и с «Поединком» в 1902 году, когда появились записки Бильзе «В маленьком гарнизоне». Даже мой «Поединок» переводился на французский язык так: «La petite garnison russe»».

У Куприна перехватили тему. «Поединок» задумывался автором как автобиографическое, исповедальное произведение. Вот только издателям и читателям начала нового, XX века, личные переживания армейского офицера конца 1880-х годов были малоинтересны. В повести обязательно должен был содержаться модный в то время обличительный подтекст. Без него нельзя было рассчитывать на успех.

В этот период А.И. Куприн, по его собственному позднейшему признанию, всецело находился под влиянием А.М. Горького и близких ему писателей, считающих своим призванием и долгом бичевать общественные язвы. В те годы Горький, действительно, воспринимался русским обществом как наиболее яркий выразитель передовой политической мысли в художественной литературе. Его связь с социал-демократами, революционные выступления и правительственные репрессии против него были у всех перед глазами; почти каждое его новое произведение являлось не столько литературным, сколько политическим событием. Для Куприна Горький также был не просто литературным авторитетом или более удачливым писателем. Голос «буревестника революции» звучал как голос нового творца истории, пророка и вершителя грядущих перемен.

После выхода книги Бильзе именно Горький убедил автора «Поединка» в том, что работу над начатым произведением надо продолжать. Тогда ещё Куприн полагал, что он пишет большой «роман» об увиденном и лично пережитом, что он сможет соединить все свои впечатления с требованиями предреволюционного времени и тем самым «вписаться в эпоху». Это оказалось не так просто. Ход работы над книгой не удовлетворял его. В поисках вдохновения Куприн метался из города в город: съездил в Балаклаву, затем немного пожил в Одессе, в конце 1904 года вернулся в Петербург, где вновь активно общался с А.М. Горьким. Однако социально острый, злободневный «роман» об армейской жизни не складывался.

Соединить несоединимое Куприну помог лишь наконец-то найденный им образ поручика Ромашова. Ранимый, доверчивый человек, по сути глубоко чуждый как военной профессии, так и грубым реалиям гарнизонной жизни, с душевным страданием воспринимает окружающую его действительность: бесправие солдат, опустошённость и бездуховность многих офицеров, сословные предрассудки, сложившиеся армейские традиции и обычаи. В повести мастерски переданы «ужас и скука» гарнизонной жизни, но вместе с тем создан и проникновенный гимн настоящей любви, устами героя выражена твёрдая вера в победу человеческого духа.

По воспоминаниям близких Куприна, зимой 1904-1905 годов работа над «Поединком» вновь замерла. Куприн не был уверен в успехе, находил любые предлоги, чтобы не работать над повестью: пьянствовал, вёл беспорядочный образ жизни, обрастал невыполненными обязательствами, долгами, кредиторами. Про него даже сочинили такой стишок: «Если истина в вине, сколько ж истин в Куприне?».

Первоначально «Поединок» предназначался для журнала «Мир божий», издательницей которого являлась тёща А.И.Куприна – Александра Аркадьевна Давыдова, но когда в течение 1904-1905 годов Куприн особенно сблизился с Горьким, он принял решение поместить свой роман в очередном томе горьковского сборника «Знание». (Сообщил об этом в письме от 25 августа 1904 года из Одессы).

Впоследствии сам Александр Иванович признавался, что завершил повесть «Поединок» лишь благодаря искреннему дружескому участию М.Горького:

«А. М. Горький был трогательным товарищем по литературе, умел во время поддержать, подбодрить. Помню, я много раз бросал "Поединок", мне казалось,- недостаточно ярко сделано, но Горький, прочитав написанные главы, пришел в восторг и даже прослезился. Если бы он не вдохнул в меня уверенность к работе, я романа, пожалуй, своего так бы и не закончил».

В другом месте Куприн с ещё большей определённостью характеризует роль Горького в создании романа: «"Поединок" не появился бы в печати, если б не влияние Алексея Максимовича. В период моего неверия в свои творческие силы он оказал мне большую помощь».

Но есть и другие свидетельства. А.И.Куприн всегда был человеком страстей, и определяющую роль в работе над повестью, скорее всего, сыграло не дружеское участие Горького, а настойчивость обожаемой супруги писателя - Марии Карловны Давыдовой. Она устала наблюдать приступы творческих сомнений, выражавшиеся у Куприна, как правило, в пьяном разгуле и беспричинной праздности. Мария Карловна попросту выставила мужа из дома, заявив, чтобы он не появлялся на пороге без очередной главы «Поединка». Этот способ оказался более чем действенным. Куприн снял комнату и, написав очередную главу, спешил к своей семейной квартире, поднимался по лестнице, просовывал рукопись в приоткрытую на цепочку дверь. Потом садился на ступеньки и терпеливо ждал, когда Мария Карловна прочитает и впустит его. Однажды, чтобы увидеть жену, Александр Иванович принёс уже читанную ранее главу, и дверь громко захлопнулась. «Казнён! И впрямь казнён!» - растерянно твердил он, будучи не в силах встать и уйти…

Так, общими усилиями супругов, повесть была завершена и вышла в очередном сборнике книгоиздательского товарищества «Знание» в мае 1905 года.

Реакция современников

Май 1905 года. Вся страна находилась под тяжёлым впечатлением военных неудач русской армии и флота на Дальнем Востоке. «Маленькая победоносная война» обернулась огромными жертвами. Редко в какой семье не оплакивали в те дни офицеров, солдат и матросов, что полегли на сопках далёкой Манчжурии, погибли в сражениях при Цусиме и в Порт-Артуре. После январского расстрела крепло и набирало мощь общее недовольство правительством, вскоре переросшее в революционное движение. И вдруг – появляется повесть А.И.Куприна «Поединок».

Несмотря на то, что в повести речь шла о событиях более чем десятилетней давности (дуэли в армии были разрешены в мирном 1894 году), так называемая «прогрессивная общественность» восприняла повесть как произведение более чем современное и злободневное. Даже не самый внимательный и дальновидный читатель без труда был способен разглядеть в «Поединке» объяснение причин военных неудач России исключительно порочностью её давно прогнившей государственной системы.

Стоит ли удивляться, что в этих условиях газетная и журнальная критика приняла повесть Куприна «на ура». Уже через неделю после выхода «Поединка» в газете «Слово» была напечатана статья М. Чуносова (И.И.Ясинского) «Чудовище милитаризма», в которой автор назвал произведение Куприна смелым обвинительным актом против бюрократизма, военщины и монархического милитаризма. Ему активно вторили и другие критики демократического лагеря: В.Львов (Рогачевский), Измайлов, Луначарский и т.д. Будущий советский нарком просвещения в своей статье «О чести» писал:

Однако значительная часть русского общества, в противовес положительной оценке критики и печати, восприняла «Поединок» как скандальный пасквиль, едва ли не плевок в лицо всем тем, кто жертвовал своими жизнями в интересах Отечества на дальневосточном театре военных действий.

Критик очень популярной консервативной газеты «Московские ведомости» А. Басаргин (А.И.Введенский) охарактеризовал «Поединок» как «нечистоплотнейший, полный неряшливых инсинуаций памфлет», «непристойный лепет с чужого голоса в тон общей тенденции сборников «Знания».

Не могли согласиться с Куприным и военные. Некоторые из них, вроде генерал-лейтенанта П.А. Гейсмана, поместившего довольно резкую статью о «Поединке» в военном официозе «Русский инвалид», действительно «перегибали палку». Признавая за Куприным литературный талант «бытописателя», генерал искренне не советовал автору касаться того, чего он, по его мнению, не знает:

«Женщины, флирт, адюльтер и т. д. - вот его жанр»,- рассуждал генерал Гейсман, заявляя в заключение: «Туда и советуем ему направить свое внимание и свои способности. А о войне, военной науке, военном искусстве, военном деле и о военном мире вообще ему лучше не говорить. Для него этот «виноград – зелен». Картинки писать без объяснений он может, но не более того!».

Но большинство представителей военной среды оскорбило в «Поединке» вовсе не невежество автора или его общая обида на армию как таковую. В угоду общему оппозиционному настроению, царящему в редакции «Знания», своей проповедью антимилитаризма Куприн, прежде всего, пристыдил всех защитников Отечества их профессией. Даже самые доброжелательные рецензенты отмечали: «Поединку» вредит именно публицистическая, по-своему красивая и даже эффектная злоба...» (П. М. Пильский).

Куприн нанёс жестокий удар тем, кто считал службу в армии своим настоящим призванием, а не случайностью, тяжким долгом или нелепой ошибкой. За горячим стремлением «разоблачать и бичевать» автор не смог разглядеть в каждом из своих малосимпатичных персонажей будущих защитников Порт-Артура, истинных героев Первой мировой, тех, кто встал на защиту своей родины в совершенно безнадёжной ситуации начала 1918 года, создал Добровольческую армию и погиб в её первых кубанских походах.

Ни до, ни после «Поединка» Куприн не давал в своих произведениях столь широкой картины жизни определённой среды (в данном случае офицерства), никогда не поднимал он столь острых, требующих своего разрешения социальных проблем, никогда, наконец, мастерство писателя в изображении внутреннего мира человека, его сложной, часто противоречивой психологии не достигало такой выразительности, как в «Поединке». Обличение пороков военного быта для современников Куприна явилось выражением общего неизлечимого недуга всего монархического строя, который, как считалось, держался исключительно на армейских штыках.

Многие критики называли «Поединок» А.И. Куприна «поединком со всей армией», как инструментом насилия над человеческой личностью. А если взять шире – то поединком со всем государственным строем современной писателю России.

Именно такая радикальная постановка вопроса и определила остроту борьбы вокруг «Поединка» представителей двух общественных лагерей - прогрессивного и охранительно-реакционного.

Лишь последующие трагические события начала XX века отчётливо показали самому Куприну и всем его современникам полную неправомерность и несвоевременность подобных «поединков». Насилие всегда остаётся насилием, какими бы красивыми идеями его не прикрывали люди в погонах или без таковых. Бороться следовало не с порядками, не с механизмами или инструментами, а с природой самого человека. К сожалению, Куприн и «прогрессивная общественность» того времени поняли это слишком поздно. В «Поединке» Куприн ещё пытается доказать, что плохи не люди сами по себе, а те условия, в которые они поставлены, т.е. та среда, которая постепенно убивает в них всё лучшее, всё человеческое.

Но наступил 1917 год. Свершилось то, о чём мечтал когда-то купринский Ромашов: солдаты, науськиваемые «борцами за народное счастье», сказали войне то самое «не хочу!» Только война от этого не прекратилась. Напротив, она приняла ещё более уродливую, бесчеловечную, братоубийственную форму.

«Святейшее из званий», звание «человек», опозорено, как никогда. Опозорен и русский человек - и что бы это было бы, куда бы мы глаза девали, если бы не оказалось «ледяных походов»! - писал Иван Бунин, вспоминая те самые, «окаянные дни».

Да, никто, кроме кучки вчерашних царских офицеров, выставленных когда-то в «Поединке» в виде моральных уродов – жертв бесчеловечной, порочной системы - даже не попытался спасти Россию от ужасов большевизма. Никто, кроме них, ошельмованных, преданных, униженных вчерашних героев-фронтовиков и мальчишек-юнкеров не вступился за опозоренную Брестским миром страну. Никто, кроме них, не пытался бороться, чтобы вернуть себе звание человека…

После Гражданской войны, когда в советской России критика превозносила «Поединок» Куприна как «истинно революционное произведение», обличающее царскую армию и прогнившее насквозь, полностью разложившееся офицерство, сам автор придерживался уже совершенно иной позиции.

Характерно, что ещё в 1907 году, внимательно ознакомившийся с текстом «Поединка» Л.Н.Толстой, заметил: «У Куприна никакой идеи нет, он просто офицер». И это было правдой. В годину испытаний Куприн - офицер не по должности, а по сути - не смог отречься от своей Родины, остаться равнодушным к подвигу русского офицерства, завершившего свой крестный путь на чужбине.

Своеобразным «извинением» за «Поединок», стал, на наш взгляд, роман «Юнкера», написанный А.И.Куприным в эмиграции. В нём писатель Куприн, как и многие интеллигенты-эмигранты, когда-то отчаянно ругавшие царские порядки, с болью в душе ностальгировал по своей ушедшей юности, по утраченной родине, по той России, которая была и которую они все потеряли.

Анализ произведения

Композиционные особенности «Поединка»

Сам Куприн и первые его критики часто называли «Поединок» «романом». Действительно, обилие персонажей, несколько тематических линий, которые, переплетаясь, создают целостную картину жизни армейской среды, - позволяют считать это произведение романом. Но единственная сюжетная линия, простая и лаконичная, а также сжатость, ограниченность событий во времени и пространстве, относительно небольшой объём текста – всё это больше характерно для повести или рассказа.

Композиционно «Поединок» был построен Куприным по принципам его первой повести «Молох». Внимание автора сосредоточено преимущественно на главном герое, его душевных переживаниях, характеристике его отношения к людям, на его оценках окружающей действительности - совершенно так же, как в «Молохе», где в центре стоял инженер Бобров. Завод и рабочие были фоном «Молоха», полк, офицерство и солдаты представляют фон «Поединка».

Однако в «Поединке» Куприн уже отступил от принципа «суммарного» изображения фона: вместо безликой массы рабочих «Молоха» «Поединок» содержит более подробную, более дифференцированную характеристику солдатской массы и весьма выразительную галерею офицерских портретов. Полк, офицерство, солдаты - написаны крупным планом в органическом взаимодействии с главным героем повести, Ромашовым. Читатель видит перед собой перемежающиеся реалистические картины, создающие большое полотно, в котором «второстепенные» персонажи могут быть столь же важными для художественного целого, как и главные образы.

Герой-неудачник

В центре «Поединка», как и в центре повести «Молох», фигура человека, ставшего, выражаясь горьковскими словами, «боком» к своей социальной среде.

Читателю сразу бросается в глаза «чужеродность» Ромашова, его никчёмность и ненужность тому механизму, частью которого он вынужден считать себя, его несовместимость с окружающей действительностью, с реалиями армейской гарнизонной жизни. При этом Куприн отчётливо даёт понять, что Ромашов – не случайно попавший в армию студент или гимназист, которого только что отлучили от родителей, вырвали из семьи или из какой-то другой, более благополучной среды. Ромашов изначально имел желание сделать военную карьеру: учился в военном училище, овладевал специальными знаниями, даже мечтал поступить в академию. И вдруг, столкнувшись с тем, для чего его готовили столько лет – а именно с реальной армейской службой - все планы молодого офицера оказываются несостоятельными. Появляется внутренний протест против скуки, насилия, бесчеловечности и т.п. и т.д. Всё действие повести, включающее в себя полное перерождение героя, занимает лишь несколько месяцев (с апреля по июнь). Развитие образа идёт неестественно быстро, даже молниеносно: ещё вчера было всё нормально, а сегодня – полный крах и осознание собственной трагической ошибки.

Невольно напрашивается вывод, что такой герой на любом избранном им поприще мог бы прийти к такому же разочарованию, отторжению окружающей действительности и просто погибнуть. При чём же здесь армия?

Куприн неоднократно подчёркивает внутренний рост своего героя, который, в конечном счёте, выливается в желание освободиться от военной службы, как от инструмента насилия над своей личностью. Но что же собирается делать бывший «фендрик» Ромашов? Писать романы? Раскачивать и без того убогое здание российской государственности? Приближать «светлое будущее», которое тогда современники Куприна видели в революции и сломе старого мира? Никакой более-менее чёткой программы действий у этого героя нет.

Советские критики, анализировавшие «Поединок» Куприна, трактовали образ Ромашова крайне противоречиво. Одни видели в нём будущего революционера, борца за свободу человеческой личности. Так, критик журнала «Новый мир» Л. Михайлова в своей рецензии на трёхтомное собрание сочинений Куприна, выпущенное Гослитиздатом в начале 1950-х годов, писала: «Если бы Ромашов носил не погоны пехотного подпоручика, а зеленую тужурку студента, мы скорее всего увидали бы его на студенческой сходке, в кругу революционной молодежи».

Другие, напротив, указывали на никчёмность и ненужность такого героя-неудачника, которому нет места в светлом завтра. Автор одной из диссертаций, посвящённых А.И. Куприну, К. Павловская, отмечала в своем автореферате: «...в характеристике Ромашова подчёркивается нежизнеспособность подобных людей, несостоятельность их борьбы за свободу личности. Куприн понял, что Ромашовы не нужны больше в жизни».

Скорее всего, Куприн и сам не знал (не мог даже предположить), что станется с его героем, когда он обретёт столь желанную свободу. Поручик Ромашов похож на случайно выросший цветок на нейтральной полосе между двумя враждующими армиями. По всем законам, он не должен был вырасти на распаханной снарядами, обожжённой земле, но вырос, и бегущий в атаку солдат примял его своим сапогом. Засохнет этот цветок или поднимется вновь, чтобы погибнуть в воронке от очередного взрыва? Куприн не знал. Образ Ромашова настолько выпадал из общей картины будущего соцреализма, который уже тогда начали проповедовать в литературе А.М. Горький и К, что автор решил просто отправить его в небытие.

Гибель героя накануне возрождения – вполне удачный литературный приём. Она происходит именно в тот момент, когда Ромашов сделал попытку подняться, вырвавшись из чуждой ему среды, а потому символизирует активную враждебность этой среды всякому, кто так или иначе вступает в столкновение с ней.

Система персонажей повести

Исследователи творчества Куприна часто отказывали автору в реалистичности раскрытия образов многих персонажей «Поединка», утверждая, что он намеренно лишает всех офицеров - героев повести даже проблесков человечности, выставляет каждого из них картонным воплощением какого-либо из армейских пороков: грубости, жестокости, солдафонства, пьянства, стяжательства, карьеризма.

П.Н. Берков в своей книге о Куприне замечал, что «несмотря на столь большое число образов офицеров в «Поединке», все они в большей или меньшей степени схожи», в романе множество «мало отличающихся друг от друга офицеров».

С первого взгляда такое утверждение может показаться не лишённым оснований. В «Поединке» есть только один герой – Ромашов. Все остальные персонажи выстроены вокруг него, создавая некий безликий порочный круг, вырваться из которого становится основной задачей главного героя.

Однако если обратиться к самому произведению Куприна, то станет ясным, что в действительности всё обстоит далеко не так просто. В том-то и сила Куприна как художника-реалиста, что, рисуя множество офицеров одного и того же захолустного гарнизона, похожих, словно «винтики» огромного механизма, он пытался изображать людей, наделённых своими, только им присущими, индивидуальными чертами.

Автор вовсе не лишает своих героев человечности. Напротив, в каждом из них он находит что-то хорошее: полковник Шульгович, отчитав растратившего казённые средства офицера, тут же даёт ему свои деньги. Веткин - добрый человек и хороший товарищ. Неплохой товарищ, в сущности, и Бек-Агамалов. Даже Слива, тупой служака, избивающий солдат, напивающийся в одиночку, и тот безукоризненно честен по отношению к солдатским деньгам, проходящим через его руки. Дело, таким образом, не в том, что перед нами проходят одни только выродки и монстры, хотя среди действующих лиц «Поединка» есть и такие, а в том, что даже наделённые некоторыми положительными задатками офицеры в условиях страшного произвола и бесправия, господствовавших в царской армии, теряют человеческий облик. «Среда заела» - вот простое и понятное объяснение всему окружающему злу. И в тот момент это объяснение устраивало абсолютное большинство российского общества.

За три года до появления «Поединка» А.П. Чехов в одном из своих писем к Куприну раскритиковал его рассказ «На покое», посвящённый изображению безрадостной жизни в богадельне нескольких престарелых актёров: «Пять определенно изображенных наружностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность. Бритые актеры похожи друг на друга, как ксендзы, и остаются похожими, как бы старательно Вы ни изображали их».

«Поединок» - свидетельство того, как органично воспринял Куприн критику Чехова. Не пять, а тридцать с лишним представителей одной и той же социальной среды изображены в повести, и каждый из них имеет свой характер, свои особые черты. Невозможно спутать старого армейского служаку, опустившегося пьяницу капитана Сливу с претендующим на аристократизм, подражающим гвардейской «золотой молодежи» франтом-поручиком Бобетинским. Нельзя смешать и двух других офицеров - добродушного, ленивого Веткина и жестокого и хищного Осадчего.

Характерно, что в момент знакомства с героем писатель, как правило, не даёт обстоятельного описания его наружности. Портретные характеристики у Куприна чрезвычайно сжаты и служат раскрытию основных черт характера изображаемого человека. Так, говоря о муже Шурочки, поручике Николаеве, Куприн отмечает: «Его воинственное и доброе лицо с пушистыми усами покраснело, а большие темные воловьи глаза сердито блеснули». В этом сочетании доброты с воинственностью, воловьего выражения глаз с сердитым блеском - проявляется отсутствие твёрдого характера, туповатость и мстительность, присущие Николаеву.

Некоторые портреты в «Поединке» интересны тем, что заключают в себе перспективу дальнейшего развития образа. Рисуя внешний облик Осадчего, Куприн замечает: «Ромашову всегда чуялось в его прекрасном сумрачном лице, странная бледность которого еще сильнее оттенялась черными, почти синими волосами, что-то напряженное, сдержанное и жестокое, что-то присущее не человеку, а огромному, сильному зверю. Часто, незаметно наблюдая за ним откуда-нибудь издали, Ромашов воображал себе, каков должен быть этот человек в гневе, и, думая об этом, бледнел от ужаса и сжимал холодевшие пальцы». И в дальнейшем, в сцене пикника, писатель показывает Осадчего «в гневе», подтверждая и углубляя то впечатление, которое вызывал этот офицер у Ромашова.

Не менее убедительна портретная характеристика Куприна и тогда, когда он изображает людей несложных и даже примитивных, ясных с первого взгляда: унылый штабс-капитан Лещенко, многодетный вдовый поручик Зегржт и т.д.

Даже эпизодические персонажи в «Поединке» сделаны замечательно. Среди них особо следует выделить поручика Михина. Он, подобно Ромашову и Назанскому, нарисован автором с симпатией. Куприн подчёркивает и выделяет в Михине «ромашовские» черты: заурядную внешность, застенчивость - и наряду с этим моральную чистоту, нетерпимость и отвращение к цинизму, а также неожиданную в этом невзрачном с виду юноше физическую силу (когда он на пикнике побеждает более рослого Олизара).

Показательно, что когда Ромашова после столкновения с Николаевым вызывают на суд общества офицеров, единственный, кто открыто выражает ему свою симпатию,- это Михин: «Только один подпоручик Михин долго и крепко, с мокрыми глазами, жал ему руку, но ничего не сказал, покраснел, торопливо и неловко оделся и ушел».

Назанский

Назанский занимает особое место среди героев «Поединка». Это наименее жизненный персонаж повести: он никак не участвует в событиях, его вообще невозможно назвать героем произведения. Образ спившегося, полусумасшедшего офицера был введён Куприным исключительно для выражения своих заветных мыслей и взглядов. Казалось бы, почему их нельзя вложить в уста такого прекрасного человека, как Ромашов? Нет! Куприн следует сложившейся литературной традиции реализма: свободно выражать своё мнение в России могут или пьяные, или юродивые, или «бывшие люди». Как говорится, «что у трезвого в голове, то у пьяного на языке». Не случайно в произведениях того же А.М.Горького ницшианскими проповедями занимаются именно босяки, пьяницы, «бывшие люди» (например, Сатин в пьесе «На дне»). В этом плане Назанский удачно дополняет образ трезвого романтика Ромашова. Назанский существует как бы вне времени и пространства, вне какой-либо социальной среды, которая давно его перемолола и выплюнула, как ненужный хлам.

Именно в уста такого человека Куприн вложил беспощадную критику армии и офицерства. «Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго русского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы», - говорит Назанский.

Между тем, воззрения Назанского сложны и противоречивы, как противоречива была позиция самого Куприна. Пафос монологов Назанского - это, прежде всего, прославление свободной от оков личности, умение различать истинные жизненные ценности. Но в его словах есть и другое. По мнению Назанского, обладание высокими человеческими качествами – «удел избранников», и эта часть философии героя близка к ницшеанству, которым в то время ещё не переболел Горький: «...кто вам дороже и ближе себя? Никто. Вы - царь мира, его гордость и украшение. Вы - бог всего живущего. Все, что вы видите, слышите, чувствуете, принадлежит только вам. Делайте что хотите. Берите все, что вам нравится. Не страшитесь никого во всей вселенной, потому что над вами никого нет и никто не равен вам».

Сегодня все затянутые философские монологи этого персонажа выглядят, скорее, как пародия, искусственная авторская вставка-ремарка в тело живого произведения. Но в тот момент Куприн и сам был очарован ницшеанством, находился под влиянием Горького и считал, что в повести они совершенно необходимы.

Общество настойчиво требовало перемен. Остро-злободневные монологи Назанского восторженно воспринимались оппозиционно настроенной молодёжью. Например, в словах Назанского о «весёлом двуголовом чудовище», которое стоит на улице: «Кто ни пройдет мимо него, оно его сейчас в морду, сейчас в морду,» - наиболее радикально настроенные читатели увидели прямой призыв к борьбе с этим чудовищем, под которым, естественно, подразумевалось самодержавие.

В революционные дни 1905 года Куприн успешно выступал с чтением отрывков из «Поединка» в самых различных аудиториях. Известно, например, что, когда 14 октября 1905 года писатель читал на студенческом вечере в Севастополе монолог Назанского, к нему подошел лейтенант Шмидт и выразил своё восхищение. Вскоре после этого восхищённый лейтенант отправился на «Очаков», где своими авантюрными действиями погубил сотни людей.

Отстаивая право на свободу отдельного достойного её человека, Назанский с полным пренебрежением говорит о других людях: «Кто мне докажет с ясной убедительностью, чем связан я с этим - черт бы его побрал! - моим ближним, с подлым рабом, с зараженным, с идиотом?.. А затем, какой интерес заставит меня разбивать свою голову ради счастья людей тридцать второго столетия?»

Шмидт и подобные ему «деятели» думали точно также. Как известно, мятежный лейтенант геройски умирать за счастье «подлых рабов» не собирался: он удачно сбежал с горящего крейсера, и был пойман лишь по чистой случайности. Долгое время это воспринималось обществом, как высокий моральный подвиг. Отличная иллюстрация к проповеди самого «передового» персонажа «Поединка»!

Впрочем, нельзя сказать, что Назанский, этот герой-резонёр, герой-рупор, призванный донести до читателя некую идею, в полной мере выражает мнение автора повести по всем затронутым им злободневным проблемам.

Особенно показательно то, что внимательно слушающий Назанского Ромашов вроде бы находит в его словах ответы на важные для себя вопросы, соглашается с ним, но на деле отнюдь не следует советам полусумасшедшего приятеля. И отношение Ромашова к несчастному, забитому солдату Хлебникову, и тем более его отказ от собственных интересов во имя счастья любимой женщины - Шурочки Николаевой свидетельствуют о том, что проповедь воинствующего индивидуализма, развиваемая Назанским, лишь будоражит сознание героя повести, не затрагивая его сердца. Именно в этом, на наш взгляд, проявились уже тогда мучавшие автора «Поединка» противоречия между заявленными разумом идеями и теми качествами, что изначально заложены природой в каждом человеке. В этом заключается основная заслуга Куприна, как писателя-гуманиста: только человек, призвавший на помощь все свои лучшие человеческие качества, отказавшийся от корыстного эгоизма и самообмана, способен что-то изменить, сделать этот мир лучше и полюбить его. Другого пути нет.

Шурочка

Принципы, проповедуемые Назанским, в повести полностью осуществляет Шурочка Николаева, обрекающая на верную смерть во имя своих корыстных, эгоистических целей влюбленного в неё Ромашова.

Все критики единодушно признавали образ Шурочки одним из самых удачных в «Поединке». Куприну, быть может, впервые в русской литературе удалось создать в целом отрицательный женский образ, не проявив при этом ни авторского осуждения, ни жалостливой снисходительности к своей героине. В отличие от многих своих предшественников (Л.Н.Толстого, Достоевского, Чехова) Куприн ничего не «объясняет» в этом персонаже, он воспринимает Шурочку такой, какая она есть, и при этом наделяет её рядом привлекательных черт. Шурочка красива, умна, обаятельна, во всех отношениях стоит на голову выше прочих офицерских дам полка, но она расчётлива, эгоистична и, в отличие от того же Ромашова, имеет перед собой чёткую, определённую цель. Правда, в своих представлениях о лучшей жизни молодая женщина пока ещё не идёт дальше мечты о столице, об успехах в высшем свете и т.д. Но человек, который способен иметь мечту и действовать самыми радикальными методами во имя её осуществления, как правило, добивается в жизни очень многого.

Своеобразно дан в повести и портрет Шурочки. Куприн намеренно уклоняется от авторского описания её внешности, предоставляя самому Ромашову нарисовать её такой, какой он видит её. Из его внутреннего монолога перед нами возникает не просто обстоятельно выписанный портрет, но и выраженное отношение героя к любимой:

«Как она смело спросила: хороша ли я? О! Ты прекрасна! Милая! Вот я сижу и гляжу на тебя - какое счастье! Слушай же: я расскажу тебе, как ты красива. Слушай. У тебя бледное и смуглое лицо. Страстное лицо. И на нем красные горящие губы - как они должны целовать! - и глаза, окруженные желтоватой тенью... Когда ты смотришь прямо, то белки твоих глаз чуть-чуть голубые, а в больших зрачках мутная, глубокая синева. Ты не брюнетка, но в тебе есть что-то цыганское. Но зато твои волосы так чисты и тонки и сходятся сзади в узел с таким аккуратным, наивным и деловитым выражением, что хочется тихонько потрогать их пальцами. Ты маленькая, ты легкая, я бы поднял тебя на руки, как ребенка. Но ты гибкая и сильная, у тебя грудь, как у девушки, ты вся - порывистая, подвижная. На левом ухе, внизу, у тебя маленькая родинка, точно след от сережки,- это прелестно...»

Сперва как будто бы случайными штрихами, а затем всё более отчётливо Куприн оттеняет в характере этой женщины такие, поначалу совсем не замечаемые Ромашовым, черты, как душевная холодность, чёрствость, прагматичность. Впервые нечто чуждое и враждебное себе улавливает он в смехе Шурочки на пикнике: «В этом смехе было что-то инстинктивно неприятное, от чего пахнуло холодком в душу Ромашова». В конце повести, в сцене последнего свидания, герой испытывает сходное, но значительно усилившееся ощущение, когда Шурочка диктует свои условия дуэли: «Ромашов почувствовал, как между ними незримо проползало что-то тайное, гладкое, склизкое, от чего пахнуло холодом на его душу». Эту сцену дополняет описание последнего поцелуя Шурочки: «её губы были холодны и неподвижны».

Для Шурочки любовь Ромашова – лишь досадное недоразумение. Как средство к достижению её заветной цели этот человек совершенно бесперспективен. Конечно, ради своей любви Ромашов мог бы сдать экзамены в академию, но это было бы лишь бессмысленной жертвой. Он никогда бы не вписался в ту жизнь, которая так манила его избранницу, никогда бы не достиг того, что было столь необходимо ей. Николаев, напротив, с точки зрения Куприна, обладал всеми необходимыми для этого качествами. Он покладист, усерден, трудолюбив, а природная глупость ещё никому не помешала добиться высоких чинов и завоевать положение в обществе. У читателя даже не возникает сомнений в том, что при такой женщине, как Шурочка, увалень Николаев лет через двадцать обязательно станет генералом. Только вот на генеральскую пенсию после октября 1917 года ему рассчитывать не придётся...

Образы солдат

Образы солдат не занимают в повести такого значительного места, как образы офицеров. Они введены Куприным исключительно с целью наглядно продемонстрировать социальное неравенство и сословные предрассудки, царившие в армии.

Крупным планом выделен в повести лишь рядовой взвода, которым командует Ромашов,- больной, забитый солдат Хлебников. Непосредственно перед читателем он появляется только в середине повести, но уже на первой странице «Поединка» фамилию Хлебникова в сопровождении бранных слов произносит его ближайший начальник ефрейтор Шаповаленко. Так происходит первое, еще заочное знакомство читателя с несчастным солдатом.

Одна из самых волнующих сцен повести - ночная встреча у полотна железной дороги двух неудачников, потенциальных самоубийц - Ромашова и Хлебникова. Здесь с предельной полнотой раскрывается и тяжёлое положение несчастного, загнанного и забитого Хлебникова, и гуманизм Ромашова, видящего в солдате, прежде всего, страдающего человека, такого же, как он сам. Ромашов в порыве человеколюбия называет Хлебникова «брат мой!», но для Хлебникова снизошедший до него офицер – чужой, барин («не могу я, барин, больше»). Да и гуманизм этого барина, как резко подчёркивает Куприн, чрезвычайно ограничен. Совет Ромашова – «надо терпеть» дан им, скорее, самому себе, чем этому отчаявшемуся человеку. Автор наглядно доказывает, что Ромашов не в силах что-то изменить в судьбе Хлебникова, потому что между ним, даже самым никудышным и низкооплачиваемым пехотным офицером и простым солдатом – бездонная пропасть. Преодолеть эту пропасть в данных условиях совершенно невозможно, и в конце повести Хлебников всё-таки совершает самоубийство. Ромашов не знает, что нужно сделать, чтобы сотни «этих серых Хлебниковых, из которых каждый болен своим горем», действительно почувствовали себя свободными и вздохнули облегчённо. Не знает, и не хочет знать этого и Назанский. А те, кто считал, что они знают, что нужно делать, начали с того, что руками этих самых Хлебниковых, перебили самих господ офицеров. Но стали ли Хлебниковы от этого счастливыми и свободными? К сожалению, нет.

Герои и прототипы

Нередко читатели «Поединка» задают вопрос: имели ли герои знаменитой повести реальных прототипов среди офицеров того полка, в котором в первой половине 90-х годов служил Куприн? На основе имеющихся в их распоряжении данных, исследователи отвечают утвердительно на этот вопрос.

На следующий год после ухода писателя из армии в Каменец-Подольске вышел «Адрес-календарь Подольской губернии», в котором приведен полный список офицеров 46-го пехотного Днепровского полка. За год, прошедший с момента ухода Куприна из армии, офицерский состав полка, весьма стабильный в те годы, мог измениться лишь незначительно.

Верность Куприна фактам биографии отдельных офицеров Днепровского полка, послуживших ему прототипами, в некоторых случаях просто поразительна. Например, вот что говорится в повести о полковом казначее Дорошенко:

«Казначеем был штабс-капитан Дорошенко - человек мрачный и суровый, особенно к "фендрикам". В турецкую войну он был ранен, но в самое неудобное и непочетное место - в пятку. Вечные подтрунивания и остроты над его раной (которую он, однако, получил не в бегстве, а в то время, когда, обернувшись к своему взводу, командовал наступлением) сделали то, что, отправившись на войну жизнерадостным прапорщиком, он вернулся с нее желчным и раздражительным ипохондриком».

Из послужного списка штабс-капитана Дорошевича, хранящегося в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА) следует, что в молодости он участвовал в русско-турецкой войне и был ранен во время сражения у села Мечке в правую ногу двумя ружейными пулями. Служа в течение многих лет в Днепровском полку, Дорошевич с 1888 по 1893 год был полковым казначеем, а с марта 1894 года - членом полкового суда. В Днепровском полку Дорошевич прослужил до 1906 года и вышел в отставку полковником.

Прототипом образа батальонного адъютанта Олизара послужил другой сослуживец Куприна, адъютант Олифер.

Олизар, наряду с Арчаковским, Дицем, Осадчим и Петерсоном, принадлежит к наиболее отрицательным персонажам «Поединка». И внешний облик его – «длинный, тонкий, прилизанный, напомаженный - молодой старик, с голым, но морщинистым хлыщеватым лицом», и все поведение говорят о резко неприязненном отношении к нему Куприна. Особенно показательны страницы «Поединка», живописующие похождения офицеров в публичном доме. Предельно откровенным цинизмом отличаются здесь поступки Олизара. Характерно, что, описывая возвращение офицеров из публичного дома и указывая, что они «много безобразничали», Куприн в первопечатной редакции наиболее безобразный поступок приписывал именно Олизару. Впоследствии, редактируя повесть, писатель снял этот эпизод, очевидно боясь шокировать читателя, но общая отрицательная оценка его сохранилась. Именно поэтому в сцене пикника Куприн с особым удовольствием показывает, как «маленький, неловкий», но глубоко симпатичный читателю Михин одерживает в борьбе победу над Олизаром.

Согласно послужному списку, прототип Олизара Николай Константинович Олифер, «из потомственных дворян Воронежской губернии», служил в Днепровском полку с 1889 по 1897 год, причём с начала службы и по 1894 год был батальонным адъютантом. После Днепровского полка нёс службу в пограничной страже и был уволен в 1901 году по «болезненному состоянию». Из акта медицинского обследования, хранящегося в личном деле Олифера, ясно, что он был болен сифилисом. Болезнь привела его к душевному расстройству в форме паралитического слабоумия.

Этого мрачного конца, по всей вероятности, Куприн не знал. Но если бы и узнал, то едва ли очень удивился. «У нас семьдесят пять процентов офицерского состава больны сифилисом»,- сообщает Куприн устами Назанского. Маловероятно, чтобы врачи-венерологи стали делиться с писателем подобной статистикой, но история Олифера косвенно иллюстрирует эти слова.

В автобиографии Куприна, относящейся к 1913 году, рассказывается о его столкновении с командиром полка, Александром Прокофьевичем Байковским. Старый полковник охарактеризован так, что невольно вспоминается Шульгович, командир полка, в котором служит Ромашов: .

В седьмой главе «Поединка» после разноса, учиненного Шульговичем, Ромашов, как и Куприн, обедает у своего полкового командира, и тот устанавливает, что они земляки.

Интересные сведения о Байковском сообщила Т. Гойгова, дочь сослуживца Куприна С. Бек-Бузарова, отдельные черты которого Куприн использовал, создавая образ Бек-Агамалова:

«На моей памяти в полку уже не было ни Куприна, ни Байковского (его я видела у нас дома позднее, когда он приезжал, будучи в отставке, в Проскуров из Киева, где он в то время проживал), ни Волжинских. Но о каждом из них у меня живое представление, сложившееся по рассказам родителей. Байковский мне представляется скорее отъявленным самодуром, чем зверем. Рассказывали, как он ссадил в глубокую лужу, наполненную жидкой грязью, двух офицеров в лакированных сапогах, только что приглашенных им в его экипаж, только потому, что офицеры опрометчиво произнесли "мерси", а Байковский не выносил ничего иностранного. Подобных примеров самодурства за ним числилось немало. В то же время... вне службы он проявлял к офицерам внимание. Я знаю случай, когда он вызывал к себе домой проигравшегося в карты офицера и, предварительно отругав его, заставил его взять деньги для уплаты карточного долга».

Начальник и земляк подпоручика Куприна Байковский также превратился под пером писателя Куприна в одну из самых ярких фигур его произведения.

Несмотря на то, что повесть «Поединок» целиком и полностью является продуктом своей, уже достаточно далеко отстоящей от нас эпохи, она и сегодня не утратила своей актуальности. Этой книгой Куприн вольно или невольно предопределил характер изображения царской армии во всей последующей русскоязычной литературе. Такие значительные произведения 1900-х годов, посвященные армии, как «Отступление» Г. Эрастова, «Бабаев» С. Сергеева-Ценского и ряд других, возникли под непосредственным влиянием «Поединка».

На волне общих социальных потрясений конца XX –начала XXI века вновь стало модно выносить на всеобщее обозрение пороки российской государственной системы, а заодно - ругать российскую армию. Тут-то и выяснилось, что честно писать об армейских буднях можно только в духе «Поединка». Авторы военной тематики - Ю. Поляков («Сто дней до приказа»), В. Чекунов («Кирза»), В. Примост («730 дней в сапогах»), сценарист и режиссёр фильма «Анкор, ещё анкор!» П.Тодоровский и многие другие – в наши дни поднимают те же «вечные» проблемы, что впервые были озвучены в нашумевшей когда-то повести А.И.Куприна. И вновь – одни критики и читатели восторженно аплодируют смелым, точным характеристикам, разделяя добрый и не совсем добрый юмор создателей этих произведений; другие упрекают авторов за излишнюю «чернуху», клевету и непатриотичность.

Впрочем, большинство представителей нынешней молодёжи, способное прочесть до конца разве что этикетку на пакетике с чипсами, узнаёт о проблемах современной армии не столько из художественной литературы, сколько на собственном горьком опыте. Что с этим делать, и кто виноват – вот вечные русские вопросы, решение которых зависит от нас самих.

Елена Широкова

Использованы материалы:

Афанасьев В.Н.. А.И. Куприн. Критико-биографический очерк.- М.: Художественная литература, 1960.

Берков П.Н. Александр Иванович Куприн. – Изд-во Академии наук СССР, М-Л.,1956

Дружников Ю. Куприн в дёгте и патоке// Новое русское слово. – Нью-Йорк, 1989. – 24 фев.

Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все чаще и нетерпеливее посматривали на часы. Изучался практически устав гарнизонной службы. По всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей, окаймлявших шоссе, около гимнастических машин, возле дверей ротной школы, у прицельных станков. Все это были воображаемые посты, как, например, пост у порохового погреба, у знамени, в караульном доме, у денежного ящика. Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью собственную фуражку. Старослуживые, тверже знавшие эту игрушечную казуистику, отвечали в таких случаях преувеличенно суровым тоном: «Отходи! Не имею полного права никому отдавать ружье, кроме как получу приказание от самого государя императора». Но молодые путались. Они еще не умели отделить шутки, примера от настоящих требований службы и впадали то в одну, то в другую крайность. — Хлебников! Дьявол косорукой! — кричал маленький, круглый и шустрый ефрейтор Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. — Я ж тебя учил-учил, дурня! Ты же чье сейчас приказанье сполнил? Арестованного? А, чтоб тебя!.. Отвечай, для чего ты поставлен на пост? В третьем взводе произошло серьезное замешательство. Молодой солдат Мухамеджинов, татарин, едва понимавший и говоривший по-русски, окончательно был сбит с толку подвохами своего начальства — и настоящего и воображаемого. Он вдруг рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения и приказания отвечал одним решительным словом: — З-заколу! — Да постой... да дурак ты... — уговаривал его унтер-офицер Бобылев. — Ведь я кто? Я же твой караульный начальник, стало быть... — Заколу! — кричал татарин испуганно и злобно и с глазами, налившимися кровью, нервно совал штыком во всякого, кто к нему приближался. Вокруг него собралась кучка солдат, обрадовавшихся смешному приключению и минутному роздыху в надоевшем ученье. Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело. Пока он плелся вялой походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой конец плаца, младшие офицеры сошлись вместе поболтать и покурить. Их было трое: поручик Веткин — лысый, усатый человек лет тридцати трех, весельчак, говорун, певун и пьяница, подпоручик Ромашов, служивший всего второй год в полку, и подпрапорщик Лбов, живой стройный мальчишка с лукаво-ласково-глупыми глазами и с вечной улыбкой на толстых наивных губах, — весь точно начиненный старыми офицерскими анекдотами. — Свинство, — сказал Веткин, взглянув на свои мельхиоровые часы и сердито щелкнув крышкой. — Какого черта он держит до сих пор роту? Эфиоп! — А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, — посоветовал с хитрым лицом Лбов. — Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное — что? Главное — ведь это все напрасно. Всегда они перед смотрами горячку порют. И всегда переборщат. Задергают солдата, замучат, затуркают, а на смотру он будет стоять, как пень. Знаете известный случай, как два ротных командира поспорили, чей солдат больше съест хлеба? Выбрали они оба жесточайших обжор. Пари было большое — что-то около ста рублей. Вот один солдат съел семь фунтов и отвалился, больше не может. Ротный сейчас на фельдфебеля: «Ты что же, такой, разэтакий, подвел меня?» А фельдфебель только глазами лупает: «Так что не могу знать, вашескородие, что с ним случилось. Утром делали репетицию — восемь фунтов стрескал в один присест...» Так вот и наши... Репетят без толку, а на смотру сядут в калошу. — Вчера... — Лбов вдруг прыснул от смеха. — Вчера, уж во всех ротах кончили занятия, я иду на квартиру, часов уже восемь, пожалуй, темно совсем. Смотрю, в одиннадцатой роте сигналы учат. Хором. «Наве-ди, до гру-ди, по-па-ди!» Я спрашиваю поручика Андрусевича: «Почему это у вас до сих пор идет такая музыка?» А он говорит: «Это мы, вроде собак, на луну воем». — Все надоело, Кука! — сказал Веткин и зевнул. — Постойте-ка, кто это едет верхом? Кажется, Бек? — Да. Бек-Агамалов, — решил зоркий Лбов. — Как красиво сидит. — Очень красиво, — согласился Ромашов. — По-моему, он лучше всякого кавалериста ездит. О-о-о! Заплясала. Кокетничает Бек. По шоссе медленно ехал верхом офицер в белых перчатках и в адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная лошадь золотистой масти с коротким, по-английски, хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами. — Павел Павлыч, это правда, что он природный черкес? — опросил Ромашов у Веткина. — Я думаю, правда. Иногда действительно армяшки выдают себя за черкесов и за лезгин, но Бек вообще, кажется, не врет. Да вы посмотрите, каков он на лошади! — Подождите, я ему крикну, — сказал Лбов. Он приложил руки ко рту и закричал сдавленным голосом, так, чтобы не слышал ротный командир: — Поручик Агамалов! Бек! Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. Потом, повернув лошадь в эту сторону и слегка согнувшись в седле, он заставил ее упругим движением перепрыгнуть через канаву и сдержанным галопом поскакал к офицерам. Он был меньше среднего роста, сухой, жилистый, очень сильный. Лицо его, с покатым назад лбом, тонким горбатым носом и решительными, крепкими губами, было мужественно и красиво и еще до сих пор не утратило характерной восточной бледности — одновременно смуглой и матовой. — Здравствуй, Бек, — сказал Веткин. — Ты перед кем там выфинчивал? Дэвыцы? Бек-Агамалов пожимал руки офицерам, низко и небрежно склоняясь с седла. Он улыбнулся, и казалось, что его белые стиснутые зубы бросили отраженный свет на весь низ его лица и на маленькие черные, холеные усы... — Ходили там две хорошенькие жидовочки. Да мне что? Я нуль внимания. — Знаем мы, как вы плохо в шашки играете! — мотнул головой Веткин. — Послушайте, господа, — заговорил Лбов и опять заранее засмеялся. — Вы знаете, что сказал генерал Дохтуров о пехотных адъютантах? Это к тебе, Бек, относится. Что они самые отчаянные наездники во всем мире... — Не ври, фендрик! — сказал Бек-Агамалов. Он толкнул лошадь шенкелями и сделал вид, что хочет наехать на подпрапорщика. — Ей-богу же! У всех у них, говорит, не лошади, а какие-то гитары, шкапы — с запалом, хромые, кривоглазые, опоенные. А дашь ему приказание — знай себе жарит, куда попало, во весь карьер. Забор — так забор, овраг — так овраг. Через кусты валяет. Поводья упустил, стремена растерял, шапка к черту! Лихие ездоки! — Что слышно нового, Бек? — спросил Веткин. — Что нового? Ничего нового. Сейчас, вот только что, застал полковой командир в собрании подполковника Леха. Разорался на него так, что на соборной площади было слышно. А Лех пьян, как змий, не может папу-маму выговорить. Стоит на месте и качается, руки за спину заложил. А Шульгович как рявкнет им него: «Когда разговариваете с полковым командиром, извольте руки на заднице не держать!» И прислуга здесь же была. — Крепко завинчено! — сказал Веткин с усмешкой — не то иронической, не то поощрительной. — В четвертой роте он вчера, говорят, кричал: «Что вы мне устав в нос тычете? Я — для вас устав, и никаких больше разговоров! Я здесь царь и бог!» Лбов вдруг опять засмеялся своим мыслям. — А вот еще, господа, был случай с адъютантом в N-ском полку... — Заткнитесь, Лбов, — серьезно заметил ему Веткин. — Эко вас прорвало сегодня. — Есть и еще новость, — продолжал Бек-Агамалов. Он снова повернул лошадь передом ко Лбову и, шутя, стал наезжать на него. Лошадь мотала головой и фыркала, разбрасывая вокруг себя пену. — Есть и еще новость. Командир во всех ротах требует от офицеров рубку чучел. В девятой роте такого холоду нагнал, что ужас. Епифанова закатал под арест за то, что шашка оказалась не отточена... Чего ты трусишь, фендрик! — крикнул вдруг Бек-Агамалов на подпрапорщика. — Привыкай. Сам ведь будешь когда-нибудь адъютантом. Будешь сидеть на лошади, как жареный воробей на блюде. — Ну ты, азиат!.. Убирайся со своим одром дохлым, — отмахивался Лбов от лошадиной морды. — Ты слыхал, Бек, как в N-ском полку один адъютант купил лошадь из цирка? Выехал на ней на смотр, а она вдруг перед самим командующим войсками начала испанским шагом парадировать. Знаешь, так: ноги вверх и этак с боку на бок. Врезался, наконец, в головную роту — суматоха, крик, безобразие. А лошадь — никакого внимания, знай себе испанским шагом разделывает. Так Драгомиров сделал рупор — вот так вот — и кричит: «Поручи-ик, тем же аллюром на гауптвахту, на двадцать один день, ма-арш!..» — Э, пустяки, — сморщился Веткин. — Слушай, Бек, ты нам с этой рубкой действительно сюрприз преподнес. Это значит что же? Совсем свободного времени не останется? Вот и нам вчера эту уроду принесли. Он показал на середину плаца, где стояло сделанное из сырой глины чучело, представлявшее некоторое подобие человеческой фигуры, только без рук и без ног. — Что же вы? Рубили? — спросил с любопытством Бек-Агамалов. — Ромашов, вы не пробовали? — Нет еще. — Тоже! Стану я ерундой заниматься, — заворчал Веткин. — Когда это у меня время, чтобы рубить? С девяти утра до шести вечера только и знаешь, что торчишь здесь. Едва успеешь пожрать и водки выпить. Я им, слава богу, не мальчик дался... — Чудак. Да ведь надо же офицеру уметь владеть шашкой. — Зачем это, спрашивается? На войне? При теперешнем огнестрельном оружии тебя и на сто шагов не подпустят. На кой мне черт твоя шашка? Я не кавалерист. А понадобится, я уж лучше возьму ружье да прикладом — бац-бац по башкам. Это вернее. — Ну, хорошо, а в мирное время? Мало ли сколько может быть случаев. Бунт, возмущение там или что... — Так что же? При чем же здесь опять-таки шашка? Не буду же я заниматься черной работой, сечь людям головы. Ро-ота, пли! — и дело в шляпе... Бек-Агамалов сделал недовольное лицо. — Э, ты все глупишь, Павел Павлыч. Нет, ты отвечай серьезно. Вот идешь ты где-нибудь на гулянье или в театре, или, положим, тебя в ресторане оскорбил какой-нибудь шпак... возьмем крайность — даст тебе какой-нибудь штатский пощечину. Ты что же будешь делать? Веткин поднял кверху плечи и презрительно поджал губы. — Н-ну! Во-первых, меня никакой шпак не ударит, потому что бьют только того, кто боится, что его побьют. А во-вторых... ну, что же я сделаю? Бацну в него из револьвера. — А если револьвер дома остался? — спросил Лбов. — Ну, черт... ну съезжу за ним... Вот глупости. Был же случай, что оскорбили одного корнета в кафешантане. И он съездил домой на извозчике, привез револьвер и ухлопал двух каких-то рябчиков. И все!.. Бек-Агамалов с досадой покачал головой. — Знаю. Слышал. Однако суд признал, что он действовал с заранее обдуманным намерением и приговорил его. Что же тут хорошего? Нет, уж я, если бы меня кто оскорбил или ударил... Он не договорил, но так крепко сжал в кулак свою маленькую руку, державшую поводья, что она задрожала. Лбов вдруг затрясся от смеха и прыснул. — Опять! — строго заметил Веткин. — Господа... пожалуйста... Ха-ха-ха! В М-ском полку был случай. Подпрапорщик Краузе в Благородном собрании сделал скандал. Тогда буфетчик схватил его за погон и почти оторвал. Тогда Краузе вынул револьвер — рраз ему в голову! На месте! Тут ему еще какой-то адвокатишка подвернулся, он и его бах! Ну, понятно, все разбежались. А тогда Краузе спокойно пошел себе в лагерь, на переднюю линейку, к знамени. Часовой окрикивает: «Кто идет?» — «Подпрапорщик Краузе, умереть под знаменем!» Лег и прострелил себе руку. Потом суд его оправдал. — Молодчина! — сказал Бек-Агамалов. Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о том, как эти случаи проходили почти всегда безнаказанно. В одном маленьком городишке безусый пьяный корнет врубился с шашкой в толпу евреев, у которых он предварительно «разнес пасхальную кучку». В Киеве пехотный подпоручик зарубил в танцевальной зале студента насмерть за то, что тот толкнул его локтем у буфета. В каком-то большом городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, «как собаку», штатского, который в ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают. Ромашов, который до сих пор молчал, вдруг, краснея от замешательства, без надобности поправляя очки и откашливаясь, вмешался в разговор: — А вот, господа, что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, положим, не считаю... да... Но если штатский... как бы это сказать?.. Да... Ну, если он порядочный человек, дворянин и так далее... зачем же я буду на него, безоружного, нападать с шашкой? Отчего же я не могу у него потребовать удовлетворения? Все-таки же мы люди культурные, так сказать... — Э, чепуху вы говорите, Ромашов, — перебил его Веткин. — Вы потребуете удовлетворения, а он скажет: «Нет... э-э-э... я, знаете ли, вээбще... э-э... не признаю дуэли. Я противник кровопролития... И кроме того, э-э... у нас есть мировой судья...» Вот и ходите тогда всю жизнь с битой мордой. Бек-Агамалов широко улыбнулся своей сияющей улыбкой. — Что? Ага! Соглашаешься со мной? Я тебе, Веткин, говорю: учись рубке. У нас на Кавказе все с детства учатся. На прутьях, на бараньих тушах, на воде... — А на людях? — вставил Лбов. — И на людях, — спокойно ответил Бек-Агамалов. — Да еще как рубят! Одним ударом рассекают человека от плеча к бедру, наискось. Вот это удар! А то, что и мараться. — А ты, Бек, можешь так? Бек-Агамалов вздохнул с сожалением: — Нет, не могу... Барашка молодого пополам пересеку... пробовал даже телячью тушу... а человека, пожалуй, нет... не разрублю. Голову снесу к черту, это я знаю, а так, чтобы наискось... нет. Мой отец это делал легко... — А ну-ка, господа, пойдемте попробуем, — сказал Лбов молящим тоном, с загоревшимися глазами. — Бек, милочка, пожалуйста, пойдем... Офицеры подошли к глиняному чучелу. Первым рубил Веткин. Придав озверелое выражение своему доброму, простоватому лицу, он изо всей силы, с большим, неловким размахом, ударил по глине. В то же время он невольно издал горлом тот характерный звук — хрясь! — который делают мясники, когда рубят говядину. Лезвие вошло в глину на четверть аршина, и Веткин с трудом вывязил его оттуда. — Плохо! — заметил, покачав головой, Бек-Агамалов. — Вы, Ромашов... Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же время инстинктивно выставил вперед левую руку. — Руку! — крикнул Бек-Агамалов. Но было уже поздно. Конец шашки только лишь слегка черкнул по глине. Ожидавший большего сопротивления, Ромашов потерял равновесие и пошатнулся. Лезвие шашки, ударившись об его вытянутую вперед руку, сорвало лоскуток кожи у основания указательного пальца. Брызнула кровь. — Эх! Вот видите! — воскликнул сердито Бек-Агамалов, слезая с лошади. — Так и руку недолго отрубить. Разве же можно так обращаться с оружием? Да ничего, пустяки, завяжите платком потуже. Институтка. Подержи коня, фендрик. Вот, смотрите. Главная суть удара не в плече и не в локте, а вот здесь, в сгибе кисти. — Он сделал несколько быстрых кругообразных движений кистью правой руки, и клинок шашки превратился над его головой в один сплошной сверкающий круг. — Теперь глядите: левую руку я убираю назад, за спину. Когда вы наносите удар, то не бейте и не рубите предмет, а режьте его, как бы пилите, отдергивайте шашку назад... Понимаете? И притом помните твердо: плоскость шашки должна быть непременно наклонна к плоскости удара, непременно. От этого угол становится острее. Вот, смотрите. Бек-Агамалов отошел на два шага от глиняного болвана, впился в него острым, прицеливающимся взглядом и вдруг, блеснув шашкой высоко в воздухе, страшным, неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, нанес быстрый удар. Ромашов слышал только, как пронзительно свистнул разрезанный воздух, и тотчас же верхняя половина чучела мягко и тяжело шлепнулась на землю. Плоскость отреза была гладка, точно отполированная. — Ах, черт! Вот это удар! — воскликнул восхищенный Лбов. — Бек, голубчик, пожалуйста, еще раз. — А ну-ка, Бек, еще, — попросил Веткин. Но Бек-Агамалов, точно боясь испортить произведенный эффект, улыбаясь, вкладывал шашку в ножны. Он тяжело дышал, и весь он в эту минуту, с широко раскрытыми злобными глазами, с горбатым носом и с оскаленными зубами, был похож на какую-то хищную, злую и гордую птицу. — Это что? Это разве рубка? — говорил он с напускным пренебрежением. — Моему отцу, на Кавказе, было шестьдесят лет, а он лошади перерубал шею. Пополам! Надо, дети мои, постоянно упражняться. У нас вот как делают: поставят ивовый прут в тиски и рубят, или воду пустят сверху тоненькой стрункой и рубят. Если нет брызгов, значит удар был верный. Ну, Лбов, теперь ты. К Веткину подбежал с испуганным видом унтер-офицер Бобылев. — Ваше благородие... Командир полка едут! — Сми-ирррна! — закричал протяжно, строго и возбужденно капитан Слива с другого конца площади. Офицеры торопливо разошлись по своим взводам. Большая неуклюжая коляска медленно съехала с шоссе на плац и остановилась. Из нее с одной стороны тяжело вылез, наклонив весь кузов набок, полковой командир, а с другой легко соскочил на землю полковой адъютант, поручик Федоровский — высокий, щеголеватый офицер. — Здорово, шестая! — послышался густой, спокойный голос полковника. Солдаты громко и нестройно закричали с разных углов плаца: — Здравия желаем, ваш-о-о-о! Офицеры приложили руки к козырькам фуражек. — Прошу продолжать занятия, — сказал командир полка и подошел к ближайшему взводу. Полковник Шульгович был сильно не в духе. Он обходил взводы, предлагал солдатам вопросы из гарнизонной службы и время от времени ругался матерными словами с той особенной молодеческой виртуозностью, которая в этих случаях присуща старым фронтовым служакам. Солдат точно гипнотизировал пристальный, упорный взгляд его старчески бледных, выцветших, строгих глаз, и они смотрели на него, не моргая, едва дыша, вытягиваясь в ужасе всем телом. Полковник был огромный, тучный, осанистый старик. Его мясистое лицо, очень широкое в скулах, суживалось вверх, ко лбу, а внизу переходило в густую серебряную бороду заступом и таким образом имело форму большого, тяжелого ромба. Брови были седые, лохматые, грозные. Говорил он почти не повышая тона, но каждый звук его необыкновенного, знаменитого в дивизии голоса — голоса, которым он, кстати сказать, сделал всю свою служебную карьеру, — был ясно слышен в самых дальних местах обширного плаца и даже по шоссе. — Ты кто такой? — отрывисто спросил полковник, внезапно остановившись перед молодым солдатом Шарафутдиновым, стоявшим у гимнастического забора. — Рядовой шестой роты Шарафутдинов, ваша высокоблагородия! — старательно, хрипло крикнул татарин. — Дурак! Я тебя спрашиваю, на какой пост ты наряжен? Солдат, растерявшись от окрика и сердитого командирского вида, молчал и только моргал веками. — Н-ну? — возвысил голос Шульгович. — Который лицо часовой... неприкосновенно... — залепетал наобум татарин. — Не могу знать, ваша высокоблагородия, — закончил он вдруг тихо и решительно. Полное лицо командира покраснело густым кирпичным старческим румянцем, а его кустистые брови гневно сдвинулись. Он обернулся вокруг себя и резко спросил: — Кто здесь младший офицер? Ромашов выдвинулся вперед и приложил руку к фуражке. — Я, господин полковник. — А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул вдруг Шульгович, выкатывая глаза. — Как стоите в присутствии своего полкового командира? Капитан Слива, ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед начальством при исполнении служебных обязанностей... Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой командир? — Не могу знать, — ответил с унынием, но поспешно и твердо татарин. — У!..... Я тебя спрашиваю, кто твой командир полка? Кто — я? Понимаешь, я, я, я, я, я!.. — И Шульгович несколько раз изо всей силы ударил себя ладонью по груди. — Не могу знать... — .......... — ... — выругался полковник длинной, в двадцать слов, запутанной и циничной фразой. — Капитан Слива, извольте сейчас же поставить этого сукина сына под ружье с полной выкладкой. Пусть сгниет, каналья, под ружьем. Вы, подпоручик, больше о бабьих хвостах думаете, чем о службе-с. Вальсы танцуете? Поль де Коков читаете?.. Что же это — солдат, по-вашему? — ткнул он пальцем в губы Шарафутдинову. — Это — срам, позор, омерзение, а не солдат. Фамилию своего полкового командира не знает... У-д-дивляюсь вам, подпоручик!.. Ромашов глядел в седое, красное, раздраженное лицо и чувствовал, как у него от обиды и от волнения колотится сердце и темнеет перед глазами... И вдруг, почти неожиданно для самого себя, он сказал глухо: — Это — татарин, господин полковник. Он ничего не понимает по-русски, и кроме того... У Шульговича мгновенно побледнело лицо, запрыгали дряблые щеки и глаза сделались совсем пустыми и страшными. — Что?! — заревел он таким неестественно оглушительным голосом, что еврейские мальчишки, сидевшие около шоссе на заборе, посыпались, как воробьи, в разные стороны. — Что? Разговаривать? Ма-ал-чать! Молокосос, прапорщик позволяет себе... Поручик Федоровский, объявите в сегодняшнем приказе о том, что я подвергаю подпоручика Ромашова домашнему аресту на четверо суток за непонимание воинской дисциплины. А капитану Сливе объявляю строгий выговор за то, что не умеет внушить своим младшим офицерам настоящих понятий о служебном долге. Адъютант с почтительным и бесстрастным видом отдал честь. Слива, сгорбившись, стоял с деревянным, ничего не выражающим лицом и все время держал трясущуюся руку у козырька фуражки. — Стыдно вам-с, капитан Слива-с, — ворчал Шульгович, постепенно успокаиваясь. — Один из лучших офицеров в полку, старый служака — и так распускаете молодежь. Подтягивайте их, жучьте их без стеснения. Нечего с ними стесняться. Не барышни, не размокнут... Он круто повернулся и, в сопровождении адъютанта, пошел к коляске. И пока он садился, пока коляска повернула на шоссе и скрылась за зданием ротной школы, на плацу стояла робкая, недоумелая тишина. — Эх, ба-тень-ка! — с презрением, сухо и недружелюбно сказал Слива несколько минут спустя, когда офицеры расходились по домам. — Дернуло вас разговаривать. Стояли бы и молчали, если уж бог убил. Теперь вот мне из-за вас в приказе выговор. И на кой мне черт вас в роту прислали? Нужны вы мне, как собаке пятая нога. Вам бы сиську сосать, а не... Он не договорил, устало махнул рукой и, повернувшись спиной к молодому офицеру, весь сгорбившись, опустившись, поплелся домой, в свою грязную, старческую холостую квартиру. Ромашов поглядел ему вслед, на его унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что в его сердце, сквозь горечь недавней обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем не любимому человеку, у которого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны. И так как у Ромашова была немножко смешная, наивная привычка, часто свойственная очень молодым людям, думать о самом себе в третьем лице, словами шаблонных романов, то и теперь он произнес внутренно: «Его добрые, выразительные глаза подернулись облаком грусти...»